Краеведение. Рефераты. Туризм

Книга Алексея Попова родилась из обсуждения на моем форуме Краеведение книг Андрея Мальгина. Издательство Сонат, с которым у меня так ничего и не получилось. Это не их вина, я действительно слишком ленив, живу импульсивно, не склонен работать с архивами. Я кочевник и контр-разведчик. Все время в движении и всегда при своем мнении. Но радостно, что вот два живых классика крымоведения проявили уважение ко мне. У Александра Люсого было в 90-е приключения действительно лихие. Ему пришлось потеряться в Москве, потому что он спас от бандитов усадьбу и парк дюка Ришелье, музей Пушкина в Гурзуфе. Ну… такой филолог, литературный маньяк. Сколько я его помню, он ходил с палочкой. То есть не идеально здоров. Но характер жесткий. Особо приятно, что он ценит меня при полном знании о моих недостатках.

Профессор Люсый, самый главный по крымским текстам

Теперь перейдем к публикации Александра Люсого. Он значительно старше, чем Алексей Попов. Так что вникайте!

«Один из моих старших соучеников по истори­ческому факультету Симферопольского госу­ниверситета (1972–1977), вузовский комсорг, а потом и парторг, начал было работать над кандидатской диссертацией о советском ку­рортном строительстве – и сразу же уткнул­ся в неразрешимую в тех идеологических условиях проблему неравенства в сфере отдыха уже на самых ранних этапах со­ветской истории. В итоге так и ушел из жизни неостепененным… Помнится, другой активист, помоложе, с презрением использовал в речах слово «уравниловка», работать пошел в структуры, стоящие на страже реально сложившегося соци­ального устройства, а на заслуженный отдых ушел с должнос­ти начальника охраны первого лица Крыма.

Отзыв написал Александр Павлович Люсый (р. 1953) – профессор Института кино и телевидения, специалист по локальным текстам культуры, мой давний знакомый. Алексей Попов мой виртуальный друг и активист моего форума. Кажется, я его подтолкнул некоторым образом перейти от нескольких хороших статей о советском отдыхе и туризме к написанию книги. После двух книг Андрея Мальгина. Моего знакомого. Могу сказать, что смелый человек. Продержался в 90-х достойно.

Я не позволил себе примечаний, не моя сфера деятельности. Я не архивист, а кочевник )) Моё дело передвигаться и глазеть. И не моё  право комментировать выводы моих друзей, которые смотрят бумаги, помнят даты, имена, события…

«Один из моих старших соучеников по истори­ческому факультету Симферопольского госу­ниверситета (1972–1977), вузовский комсорг, а потом и парторг, начал было работать над кандидатской диссертацией о советском ку­рортном строительстве – и сразу же уткнул­ся в неразрешимую в тех идеологических условиях проблему неравенства в сфере отдыха уже на самых ранних этапах со­ветской истории. В итоге так и ушел из жизни неостепененным… Помнится, другой активист, помоложе, с презрением использовал в речах слово «уравниловка», работать пошел в структуры, стоящие на страже реально сложившегося соци­ального устройства, а на заслуженный отдых ушел с должнос­ти начальника охраны первого лица Крыма. Но вот «Перекоп» идеологических барьеров пал, и крым­ский историк Алексей Попов впервые разворачивает всеобъ­емлющую и объективную картину строительства «всесоюзной здравницы». В основе его исследования – многолетняя работа с архивными источниками указанной поры и малодоступной литературой. Крымское курортоведение в каком­-то смысле вышло из «шинели» генерал­-губернатора Новороссии, герцога Ришелье, оценившего Южный берег Крыма при единственном посеще­нии так: «краше французской Ривьеры»

1. Крымский историк, директор Центрального музея Тавриды Андрей Мальгин в кни­ге «Русская Ривьера» дополнил эту метафору, назвав Крым «первым курортным романом России»

2. Среди предшественни­ков Попова – так же географ, один из разработчиков Крымской объединенной рекреационной системы Игорь Русанов, так что не случайно общий контекст исследования создается и обра­щением к деятельности созданного в 1890 году Крымского гор­ного клуба, который многие исследователи называют первой жизнеспособной отечественной туристской организацией.

• Тут веселое. Именно Игорь Русанов (я) дал приют Крымскому горному клубу Марка Генхеля, конечно за деньги, но очень небольшие и в центре города, у шпиля князя Долгорукова.

1. Люсый А.П.Пушкин. Таврида. Киммерия. М.: Языки русской культуры, 2000. С. 57.2Мальгин А.В.Русская Ривьера: курорты, туризм и отдых в Крыму в эпоху Империи. Конец XVIII – начало XX в. Симферополь: СОНАТ, 2016. С. 333–335.

В книге три раздела: «Метаморфозы крымского туризма и ку­рортного дела в советский период», «Горячие будни всесоюзной здравницы», «Размышления над курортной картой».

Первый, наиболее интересный, раздел, структурированный по хроно­логическому и тематическому принципам, начинается с «мифа основания» – базового элемента любого мифотворчества, в том числе и мифа советского курортного строительства. В основе такого мифа здесь – ленинский декрет «Об ис­пользовании Крыма для лечения трудящихся» от 21 декабря 1920 года, принятый вскорости после установления на полу­острове советской власти. Впрочем, как уточняет Попов, от­правной точкой советизации курортов Крыма вполне можно считать более ранние документы: уже в день окончательного занятия Крыма Красной армией 16 ноября 1920 года только что созданный Военно­-революционный комитет издал приказ No 2 за подписью председателя ревкома Белы Куна, во втором пунк­те которого значилось: «Выселить из всех вилл и дач, имений буржуазии и устроить дома отдыха для Освободителей Крымских Трудящихся масс – больных и раненых Красноармейцев и Петроградского и Московского про­литариата поднявшего первое знамя возстания против помещиков и капиталистов» (орфография оригинала. – А.Л.).А 14 декабря появился приказ No 106 Крымского революци­онного комитета «О мерах по превращению Крыма во Всерос­сийскую здравницу», который подписал не только упомянутый Бела Кун, но и представитель центральной власти – народный комиссар здравоохранения РСФСР Николай Семашко; в нем подчеркивалась необходимость исключительно целевого ис­пользования санаторно­курортного фонда.В 1921 году на волне революционных мер сама Ялта, до 1917­го фактически являвшаяся летней курортной столицей им­перии, на несколько месяцев получила новое имя – Красноар­мейск. Радикальная часть депутатов горсовета Ялты заявила, что прежнее название города совершенно дискредитировано в сознании трудящихся масс, поскольку связано с тем негатив­ным периодом, когда город-­курорт являлся «центром разврата и разгула кутящей буржуазии». Но через несколько месяцев здравый смысл все же взял верх над революционной ритори­кой, и в августе 1921­го название «Ялта» вернулось. Не то с кон­кретными здравницами. «Ай­Тодор» превратился в санаторий имени Розы Люксембург, «Дюльбер» – в дом отдыха «Красное знамя», ялтинская благотворительная санатория памяти импе­ратора Александра III – в санаторий имени III Интернационала.Роль первого менеджера курортного дела в Советском Кры­му, посланного для реализации ленинского декрета, была от­ведена младшему брату вождя Дмитрию Ульянову, назначенно­му сразу на две ответственные должности – уполномоченного Народного комиссариата здравоохранения РСФСР и главы Центрального управления курортами Крыма (ЦУКК). Впрочем, имеющиеся данные позволяют автору рецензируемого изда­ния сделать предположение, что антикризисного менеджера из Ульянова­-младшего не получилось и уже в конце 1921 года он предпочел «дезертировать» с курортного фронта. Добро­вольную отставку со всех занимаемых должностей и отъезд в Москву он объяснил в письме к Семашко желанием «быть ря­дом с братом», здоровье которого на тот момент действительно стремительно ухудшалось.За первый советский сезон крымские курорты приняли око­ло 17 тысяч человек, что было значительно меньше запланиро­ванного Центральным управлением курортами Крыма. Учреж­дению катастрофически не хватало ни специалистов в области сельского хозяйства, ни живых денег. Значительная часть переданного национализированного имущества вследствие этого фактически не использовалась в ситуации колоссальных проблем с продовольствием и надвигающегося на полуостров голода 1921–1922 годов.

С 1924 года восстановление старых и строительство новы х курортных объектов стало финансировать Центральное управ­ление социального страхования при Наркомате труда СССР (Цусстрах). Переоборудование дореволюционных зданий под санатории и дома отдыха было нацелено прежде всего на мно­гократное увеличение их вместимости. Дворцы, виллы и дачи, изначально предназначенные для кратковременного сезонно­го отдыха одной семьи с прислугой, теперь использовались для круглогодичного одновременного размещения сотен больных. При таком подходе нормальной практикой было размещение в одной палате нескольких десятков человек.

Но вступил в силу другой политический курс – НЭП, был востребован комфорт, и пестрая теснота переместилась на улицу. Тут не обойтись без Михаила Булгакова, который летом 1925 года в путевых очерках «Выбор курорта», передал коло­рит наступившей нэпманской эпохи в курортном Крыму:«На набережной суета больше, чем на Тверской: магазинчики на­леплены один рядом с другим, все это настежь, все громоздится и кричит, завалено татарскими тюбетейками, персиками и черешня­ми, мундштуками и сетчатым бельем, футбольными мячами и вин­ными бутылками, духами и подтяжками, пирожными. Торгуют гре­ки, татары, русские, евреи. Все втридорога, все “по­курортному”, и на все спрос. Мимо блещущих витрин непрерывным потоком белые брюки, белые юбки, желтые башмаки, ноги в чулках и без чулок, в белых туфельках» (с. 23).

Далее разворачивается поистине панорама курортного «ис­кушения нэпом»:«Вся Ялта сверху до подножия гор залита огнями, и все эти огни дрожат. На набережной сияние. Сплошной поток, отдыхающий, курортный. В ресторанчике-­поплавке скрипки играют вальс из “Фауста”. Скрипкам аккомпанирует море, набегая на сваи поплавка, и от этого вальс звучит особенно радостно. Во всех кондитерских, во всех стеклянно-­прозрачных лавчонках жадно пьют холодные ледяные напитки и горячий чай» (с. 24).

Идеологические сражения в курортном преломлении обер­нулись тут борьбой за повышение качества экскурсий, что подтверждается в книге ссылкой на газету «Красный Крым», озабоченную положением экскурсионного дела в Севастополе в середине 1920­х:«В прошлые годы […] процветала бешеная халтура, экскурсион­ное дело попало в руки всяких проходимцев. Они открыли десятки контор, всячески эксплуатировали доверчивых экскурсантов. Во­дили их показывать “гнездо горного духа”, “купель св. князя Вла­димира”, “темницу св. Климента” и всей этой ерундой забивали голову экскурсанту, впервые попавшему в Крым. Гораздо важней для автора заметки было бы экскурсоводческое внимание к тому, как жилось пролетариату в античном Херсонесе» (с. 30).

Сомнительную славу компилятивной работы сразу же после своего издания приобрел и первый советский «Путеводитель по Крыму» В.К. Шнеура, грешивший откровенной тенденциоз­ностью при обилии недостоверной информации об имеющей­ся на полуострове туристско­экскурсионной инфраструктуре. Организационные и идеологические перетряски часто про­исходят на фоне перетрясок природных – отсюда страницы книги Попова, посвященные разрушительному крымскому землетрясению 1927 года. «Крымский текст» включает в себя и «текст крымского землетрясения», о чем свидетельствуют Илья Ильф и Евгений Петров, а также Михаил Зощенко, описы­вавшие природное бедствие с изрядной долей комизма. И это при том, что крымское землетрясение – а точнее це­лая серия землетрясений, длившаяся несколько месяцев, как уточняет Попов, – оказалось одной из наиболее драматичных страниц истории курортов Крыма в XX веке.«Землетрясение 1927 г. называют самым мощным и разрушитель­ным из тех, которые были документально подтверждены для тер­ритории Крымского полуострова за всю историю наблюдений. Естественный фон катастрофы стал серьезным испытанием для психики очевидцев. Самые сильные и разрушительные подземные толчки (более 8 баллов) наблюдались в ночь с 11 на 12 сентября.

Один из очевидцев тому, писатель Константин Федин, отнюдь не ерничал, так описывая события ночи 11­12 сентября 1927 г. в Ялте: “Стояла душная южная ночь. Вдруг внезапный удар сбил меня с ног. Подземный гул, грохот камней, звон бьющегося стекла, вой собак – все слилось в единый шум. Он постепенно нарастал, за­глушая вопли о помощи, крики безумия, стоны раненых. И все это потонуло в густой, едкой пыли – она не позволяла дышать, и сквозь эту завесу не было видно, где меньше опасность, куда нуж­но бежать. Из подъездов домов выскакивали люди. По улице, зава­ленной обломками камней, обезумевшая толпа с ужасным криком ринулась вниз, к морю”» (с. 36). Автору удалось привлечь к исследованию и другой род «классики» – тексты оперативных сводок местных органов власти. Из них следует, что слухи вокруг землетрясения стали приобретать политический оттенок. Их авторство приписыва­лось не просто несознательным гражданам, а неким «антисо­ветским и контрреволюционным группам». К примеру, опасе­ние вызывало поведение южнобережных крестьян:«Крестьяне слишком требовательны к советскому правительству. Ставят вопрос так: “Правительство должно обеспечить нас жили­щем”. “Выдайте нам сейчас брезент для палаток – может пойти дождь и замочить”» (с. 41).

Единственной формой протеста местного населения, по всей видимости, стал рост религиозных настроений, наблю­давшийся и среди православных, и среди мусульман. В ряде населенных пунктов Южнобережья было зафиксировано про­ведение крестных ходов, а также случаи «чтения женщинами Корана» (с. 41). Такой всплеск религиозности вызвал большую озабоченность советских властей, которые на тот момент уже более пяти лет проводили последовательную политику анти­религиозной пропаганды. Крестьянство очень резко выражает недовольство местны­ми органами, которые «не хотят вырвать его из барачных мо­гил, когда кругом пустуют дворцы». Но все переговоры с ку­рортными учреждениями о предоставлении до весны части пустующих зданий крестьянству разбиваются об узковедом­ственную, учрежденческую, колокольную точку зрения, со­гласно которой крестьяне «загадят» санатории и дома отдыха так, что на приведение после них в порядок здравниц потре­буются колоссальные средства и очередной курортный сезон из­-за этого будет сорван.«Курорты важны для оздоровления пролетариата. Но делать из курортов фетиш, икону, какую­то самоцель, ради которой можно пожертвовать в глазах крестьянства авторитетом со­ветской власти, – такая политика вредна, близорука и преступ­на», – так, оказывается, осмелился выразить тогдашние обще­крымские настроения председатель ЦИК Крымской АССР Вели Ибраимов (с. 43). Из изложения Попова следует, что отчасти из­-за своих антикурортных выступлений Ибраимов уже в ян­варе 1928 года был исключен из партии, в феврале – арестован, в апреле осужден по обвинению в терроризме, бандитизме и растрате государственных средств, а в мае того же года – рас­стрелян (позже к этим обвинениям был присовокуплен и на­ционализм).

Благодаря дотациям центральных и крымских властей, а также владевших здравницами ведомств к лету 1928 года большинство курортных учреждений и турбаз Южнобережья все же были восстановлены и могли принять даже большее количество отдыхающих, нежели в предыдущем сезоне, хотя многие советские граждане не спешили ехать на юг, опасаясь новых проявлений стихии.С 1928 года на фоне свертывания НЭПа усиливается центра­лизация и идеологизация туризма и экскурсионного дела. Этот курс был подкреплен постановлением ЦИК и СНК Крымской АССР «О сосредоточении всего экскурсионного дела в Кры­му в органах Наркомпроса и культурно­просветительских учреждениях» (от 29 февраля 1928 года). Согласно докумен­ту, экскурсионную работу могли проводить органы народного просвещения, культурно­просветительские учреждения (на­пример музеи) и профсоюзы. Всем остальным государствен­ным, общественным и кооперативным организациям, а также частным лицам запрещалась любая самостоятельная экскур­сионная практика. Пресечением нелегальных экскурсий стала заниматься прокуратура. Впрочем, без конкуренции все же не обошлось. Вскоре у от­носящегося к сфере Наркомпроса «Совтура» появился более ве­сомый соперник в лице Общества пролетарского туризма РСФСР (ОПТ) – общественной организации, объединявшей главным образом молодежь с опорой на высшие партийные и комсомоль­ские органы. ОПТ пропагандировало распространение проле­тарского туризма как особой формы культурной революции и социалистического строительства. В туристско-­экскурсионной практике ОПТ общественно­-политическое содержание домини­ровало над хозяйственными вопросами, что подавалось как его принципиальное отличие от «Совтура». Пролетарские туристы начали борьбу с аполитичной «совтуровщиной», а вскорости опознали и другое «извращение» – бродяжничество. Некоторые предприимчивые авантюристы на волне призывов к активному туризму стали пешком перемещаться по стране, презентуя себя в качестве «путешественников­-рекордсменов» и обращаясь за материальной помощью в различные советские учреждения.

В качестве примера в книге рассказывается о некоем челове­ке, которого звали Антон Земля: он даже отпечатал типограф­ским способом визитки с надписью «19 570 километров пешком с целью изучения нравов, быта и экономики федераций СССР» (с. 49). Столь специфический феномен бродяжничества не про­шел мимо внимания Ильфа и Петрова, посвятивших ему свои рассказы «Турист­единоличник» и «Пешеход»:«Опытный пешеход чужд […] детским забавам. У него нет дорож­ного мешка, и он вовсе не считает лето лучшим сезоном для туриз­ма. Двухнедельный или месячный срок для пешеходной прогулки он считает мизерным и не стоящим внимания. Он разом опрокиды­вает все мещанские представления о путешествии с целью само­образования. Пешком он ходит только в подготовительном периоде, пока не получает мандата от какого­нибудь совета физкультуры. Обыкно­венно мандат напечатан на пишущей машинке с давно выбывшей из строя буквой «е», но это единственный изъян, во всем осталь­ном мандат великолепен и читается так: “Удостовэрэниэ Дано сиэ в том, что т. Василий Плотский вышэл в сэмилэтнээ пу­тэшэствиэ по СССР с цэлью изучэния быта народностэй. Тов. Плот­ский пройдэт пэшком сорок двэ тысячи киломэтров со знамэнэм N­ro Совэта физкультуры в правой рукэ. Просьба ко всэм учрэждэниям и организациям оказывать тов.Плотскому всячэскоэ содэйствиэ. Прэдсэдатэль Совэта В. Богорэз Сэкрэтарь А. Пузыня”»(c. 49). Как тут не вспомнить пишущую машинку «с турецким ак­центом», на которую сетовал Остап Бендер. «Алкоголь и туризм несовместимы!» – так звучал еще один лозунг тех лет (c. 50). Немногие знают, что во второй половине 1920­х в СССР проводилась первая советская антиалкогольная кампания, которая гораздо менее известна, чем аналогичные события периода перестройки. Так что на курортное строи­тельство наложилась всесоюзная кампания борьбы с пьянст­вом, объявленная на учредительном собрании Общества по борьбе с алкоголизмом 16 февраля 1928 года в Колонном зале московского Дома Союзов. Интересно, что эту организацию возглавил уроженец Симферополя, видный советский эконо­мист Юрий Ларин (Лурье). Бой пьянству давался, но, конечно, с идеологической подоплекой, о чем свидетельствует выдержка из газетной статьи «Вражеские дела в Алуштинском экскурс­бюро» (1937):

«Приглашенный заведующим [Алуштинской] экскурсионной базой лектор открыто ведет свою вражескую работу. Его лекция о со­ветском парашютизме носила явно контрреволюционный харак­тер. Пьянки во время экскурсий – частое явление. В них прини­мают участие экскурсоводы, шофера, команды моторных яликов. 17 августа пьяная команда чуть не потопила моторный ялик “Че­люскин” с 28 экскурсантами из санатория “Коммунист”. Это дело вел бывший прокурор Алуштинского района, ныне разоблаченный враг народа К. Он замял его. Вражеское гнездо должно быть раз­рушено» (с. 61).

В 1930­е дошла очередь и до поощрения зимних видов отдыха. Большие средства были выделены на оборудование первой в Крыму лыжной станции и на закупку лыж, горно­лыжных ботинок и тому подобного; все это предполагалось сдавать напрокат. Однако идея не прижилась – крымчане «до­росли» до лыжного туризма только в 1970­е, – а провал начи­нания, как это часто случалось в то время, списали на «врагов народа». В 1936 году начальник крымских туристских марш­рутов Общества пролетарского туризма и экскурсий Михаил Гершуни был обвинен во вредительстве и умышленном сабо­таже развития лыжного туризма в горном Крыму и репресси­рован (с. 99).

Конец 1940­х – начало 1950­х характерны тем, что на крым­ских курортах – так же, как и в целом по стране, – большое внимание уделялось так называемому сталинскому плану преобразования природы. Для степного Крыма гидромелио­рация имела скорее позитивные последствия, но на Южном берегу Крыма это вылилось в неудачные попытки выращива­ния в открытом грунте цитрусовых растений, создания чай­ных плантаций и высадки целых рощ эвкалиптовых деревьев, большинство из которых не прижились в крымских услови­ях (в отличие от закавказской хурмы). Кампания проводи­лась явно волюнтаристскими методами, без учета специфики крымского климата.

Началось и курортно­-оздоровительное зонирование:«Евпатория предназначалась для обще-терапевтических и костно­-туберкулезных санаториев, преимущественно детских, Алуштин­ский и Судакский районы – для обще-терапевтических санаториев, домов отдыха и туристских учреждений. Наиболее неоднознач­ным в этом документе было положение о том, что чрезвычайно ценные в рекреационном отношении Алупкинская, Симеизская, Кастропольская и Ласпинская зоны должны предназначаться ис­ключительно для туберкулезных санаториев. В результате было фактически заморожено развитие общекурортной инфраструкту­ры» (с. 68).

Во втором разделе книги «Горячие будни всесоюзной здрав­ницы» автор, стараясь избежать повторов, составляет услов­ный рейтинг популярности городов­-курортов Крыма, постоян­ный на протяжении всего советского периода. Ялте достается «золото» лидера, Евпатории – «серебро», Алуште – «бронза». Саки замыкали список крупных крымских городов-­курортов по количеству посещений. Однако тут в крымскую систему ку­рортных координат включается качественная составляющая: сюда приезжали на лечение люди с серьезными заболевания­ми опорно-­двигательного аппарата.

В период «развитого социализма» начались масштабные сезонные нашествия на Крым «диких», неорганизованных отдыхающих (от 5 до 8,3 миллиона человек), с которыми не могла справиться имеющаяся на полуострове курортная ин­фраструктура. «Беспутевочникам» приходилось обращаться в квартирное бюро, к частникам, или разбивать палатки. Так возникло особое племя «дикарей», для которых палаточный отдых стал жизненным принципом, разновидностью эскапиз­ма. В основном это были представители научно­-технической интеллигенции, у которых, в отличие от интеллигенции твор­ческой, не было своих специализированных домов творчества. Это стало особым явлением культуры или даже субкультурой. С одной стороны, ходили слухи о перекрытии Крыма для неор­ганизованных отдыхающих, с другой, – проекты дальнейшего курортного развития предполагали расширить крымские лет­ние возможности до 20 миллионов человек. Если в первых двух разделах книги охарактеризован массо­вый стандарт обслуживания курортников, отдыхающих и ту­ристов в Крыму, который с определенными оговорками можно назвать доступным самым широким слоям граждан СССР, то в третьем, обращенном и в наше время, разделе, автор затра­гивает иные, более элитные, стандарты обслуживания, в соот­ветствии с которыми была организована рекреация отдельных лиц и социальных групп, занимавших привилегированное по­ложение в советском обществе.

Уже во время перестройки воз­никла «социалистическая предприимчивость» – любой жела­ющий, с соответствующим достатком, мог теперь попасть даже в гостиницу «Интурист» (с. 170).

Сегодня варианты отдыха в Крыму в целом вполне соот­ветствует социальной структуре общества, как и раньше, – только, конечно, общество уже другое. В Приморском пар­ке Ялты по ­прежнему возвышается обелиск в честь декрета Ленина «Об использовании Крыма для лечения трудящихся» (1950). И это при том, что сам парк под напором санкциони­рованного городскими властями курортного самостроя фак­тически прекратил свое существование. Таких примеров множество, но подобных проблем, к сожалению, автор не касается.

Книга Алексея Попова не только увлекательна – она полез­на в процессе распознания возможного влияния советского проекта «всесоюзная здравница» на современные процессы в туристско­рекреационной и социокультурной сферах. Тот «ностальгический капитал», который успел сформироваться у нескольких советских поколений, будучи уже несколько раз актуализированным, и сегодня не растрачен до конца.